И даже небо было нашим - Паоло Джордано
Я поехал, икры у меня тряслись, каждые два метра я опускал ногу на землю, чтобы не потерять равновесие. Хозяин магазина наблюдал за мной. Когда я сумел преодолеть какое-то расстояние, за секунду до того как я исчез за углом, он крикнул: «Надо заправиться, там почти нет бензина».
Я понемногу привыкал к новой жизни в «Замке сарацинов». У меня были рабочие смены, карты по ночам, а теперь еще и «Атала-Мастер», чтобы разъезжать по окрестностям, когда мне хотелось. Так можно было жить. Можно было бы.
Но тут во дворе «Замка» появился Берн, весь в черных тритонах, в испачканных илом брюках, словно переправился вброд через болото. Увидев его, я сильнее сжал ручки корзины, которую нес в это момент.
– Что ты тут делаешь? – спросил я и осторожно поставил корзину на землю. Мне хотелось обнять брата, но я ожидал, что он сделает это первый. А он не двинулся с места.
– Я пришел освободить тебя. Возьми свои вещи и пойдем отсюда.
– Пойдем? Куда пойдем?
– Я покажу. А сейчас поторопись.
Тут пришел синьор Наччи. Я объяснил ему, что это мой друг, он подал Берну руку, и только я один заметил, с какой враждебностью Берн ее пожал.
Наччи взглянул на парковку – там не было ни одной машины. Он спросил Берна:
– Как ты сюда добрался?
– Пешком.
– Пешком? Откуда?
– Из Специале.
Наччи расхохотался, но, когда до него дошло, что Берн не шутит, замолчал.
– Теперь я понимаю, кто ты. Ты – племянник Чезаре и Флорианы. Они всегда описывали тебя как чудаковатого парня.
– Да неужели? – холодно произнес Берн.
Наччи настоял, чтобы Берн поужинал с нами. Это был единственный раз, когда мне довелось есть вместе с хозяином, хотя он все время говорил только с Берном.
– Отведи этого парня в общежитие, – сказал он мне, вставая из-за стола, – он не держится на ногах. А ты передай от меня привет Флориане и Чезаре.
Когда в соседней комнате включили телевизор, Берн вскочил на ноги. Он собрал в салфетку хлеб и еду со своей тарелки, затем молча, одними глазами приказал мне сделать то же самое. Потом достал из холодильника две банки кока-колы и йогурт и спрятал их под толстовку.
– Что ты делаешь?
– Я возьму только это. И еще вот это, – добавил он, доставая упаковку яиц.
– Так нельзя, Берн!
– Никто не заметит. Здесь полно всякой еды.
Мы выскользнули из дома Наччи и пробрались в общежитие. Берн остановился на пороге и оглядел комнату.
– Вот моя кровать, – сказал я, но Берна, похоже, это уже не интересовало.
– Поторопись.
– Я не могу вернуться на ферму. Чезаре ясно дал мне это понять.
– А мы туда и не собираемся.
Он сделал шаг вперед и чуть не упал на одно колено, но успел ухватиться за дверной косяк.
– Что с тобой?
– Ерунда, в спине кольнуло. Надо посидеть.
Но он не сел, а лег поперек двух кроватей. Лежал и глядел в потолок, дыша сквозь стиснутые зубы. Грудь под толстовкой вздымалась на несколько сантиметров вверх, и я заметил, как сильно он похудел. Потом он закрыл глаза и надолго замолчал.
– Что случилось, Берн? – спросил я наконец.
– Он уничтожил все мои книги.
– Кто?
– Чезаре. Показал, кто он на самом деле.
Наступила пауза. Но я знал, что последует продолжение. Так и вышло.
– Однажды вечером он вошел в нашу комнату и вывалил все книги из шкафа на пол. Он кричал: «Ты больше не будешь позорить наш дом!» Потом подобрал одну книгу и стал вырывать из нее страницы. Я не остановил его, я был словно загипнотизирован. Хотел увидеть, как далеко он зайдет. Он раздирал книги пополам, одну за другой. Но книги были не мои, а библиотечные, их надо было вернуть. Вспомнив об этом, я очнулся. Попытался вырвать книгу, которая в тот момент была у него в руках, но он не отдавал. Он говорил: я делаю это ради тебя, Берн, позволь Господу освободить тебя! Дал мне пощечину. Потом какое-то время стоял с наполовину разодранной книгой в руке, ошеломленно глядя на меня. А затем, наконец, ушел.
В уголке левого глаза у него выступила слеза. Я лег рядом с моим братом, наши головы были совсем близко. Когда он повернулся лицом ко мне и заговорил снова, я ощутил его терпкое дыхание.
После того вечера мы не сказали друг другу ни слова. Я дал себе клятву больше никогда не говорить с ним.
Мы с Берном молчали. Снаружи умирало солнце, и комната стала лазурной.
В дороге он сидел позади, обхватив меня за пояс, и в какой-то момент приложил ухо к моему плечу. Потом вытянул руку и раскрыл ладонь, словно хотел остановить встречный поток воздуха. Пакет с остатками еды, которые я прихватил из ресторана, унесло ветром.
Мне никогда еще не приходилось так долго вести мопед. Когда мы добрались до окрестностей Специале, у меня болели руки.
– Сверни к морю, – сказал Берн, – заедем в Скало.
– Сейчас весна, там никого нет.
– Заедем туда.
Чтобы попасть к морю, надо было сначала проехать по холму, по кольцевой дороге вокруг Остуни. Взглянув на город, я так удивился, словно успел совсем его забыть. Я отпустил тормоз, и мы по инерции плавно спустились на берег моря. Там, где начинались кусты, мы остановили мопед и дальше пошли пешком. Тропинка была грязная, заросшая, ее с трудом можно было различить, однако Берн продвигался по ней вполне уверенно.
Он свернул к башне. Приподнял кусок сетчатой ограды, пролез внутрь и зашагал по зарослям крапивы. Потом достал фонарик и его слабеньким лучом указал на нишу в стене башни.
– Помнишь, как туда залезать?
Берн залез первым. Он был все такой же ловкий, как в те времена, когда у нас был домик на тутовнике.
– Давай сумку, – сказал он, добравшись до лестницы. Он посветил мне фонариком, и я пробрался внутрь, правда, оцарапал колено о торчащий камень.
В башне все осталось в точности как было летом, только без умиротворяющего рокота музыки снаружи. В тишине это место казалось призрачным. Когда мы почти уже добрались до комнаты наверху, я заметил слабый свет.
– Мы пришли, – сказал Берн.
Я уже собирался ответить «знаю», как вдруг заметил, что мы с Берном не одни. В комнате, которую освещал портативный фонарь, были еще Никола и какая-то девушка. Они сидели на матрасе, девушка – поджав под себя ноги, Никола – вытянув их во всю длину, так, что они почти касались
